В стране бамбука и чая,
от нашей столицы вдали
в провинции южной Китая
живёт китайчонок Ван Ли.
Глаза его узки как щёлки,
он смотрит сердито и косо,
а волосы жёстки и колки
и сзади спускаются в косу.
С далёких неведомых станций
экспресс не устанет бежать;
едут в Китай иностранцы
и много везут багажа.
Отец у Ван-Ли рабочий,
согнулся под тяжестью нош;
все дни, вечера и ночи
тюки он таскает за грош.
«Торопись-ка, зеваешь что-ли!» —
частый окрик, а то удар,
поясницу и ломит и колет:
стал Ли-Мын уставать — он стар.
И Ван-Ли помогает Ли-Мыну;
льётся пот, словно слёзы стекают,
и, взвалив свою ношу на спину,
китайчонок идёт, спотыкаясь.
*
Тяжело Ван-ли. И зол он:
труд для него непосилен.
Мандарины в красивых камзолах
сидят на террасах курилен.
Только слышно: «кури» или «пей Цын!».
И от опия томность и лень.
Здесь не только они, — европейцы
тоже курят и пьют целый день.
А Ван-Ли только палочкой риса
съел немного. Ему не везло.
Ли растёт, он осунулся, высох,
и глаза его хмурятся зло.
*
Всё в жизни берётся с боем,
не видно доро́ги другой,
Ван-Ли наш становится боем —
слугой;
хозяин налево, направо, —
без счёта швыряет деньгу,
но хмур и сердит он, как дьявол,
и бой целый день на бегу.
«Скорее, в минуту слетай-ка
да вымой посуду, дурак!»
Кричит на ребёнка хозяйка,
и тяжек хозяйский кулак.
Ван-Ли измучили люди, —
от жизни устать успел,
а раньше молился Будде,
и бился, и плакал, и пел.
Бездушный каменный идол
не очень на помощь идёт,
и в сердце ребенка обида
и гнёт.
(продолжение следует, работа
над этой страницей ещё не окончена)
***
1925 г. Агния Барто
