О ком под полозьями плачет
сырой петербургский ледок?
Куда этой полночью скачет
исхлестанный снегом седок?
Глядит он вокруг прокаженно,
и рот ненавидяще сжат
В двух карих зрачках пригвожденно
два Пушкина мертвых лежат
Сквозь вас, петербургские пурги,
он видит свой рок впереди,
еще до мартыновской пули,
с дантесовской пулей в груди.
Но в ночь — от друзей и от черни,
от впавших в растленье и лень
несется он тенью отмщенья
за ту неотмщенную тень.
В нем зрелость не мальчика — мужа,
холодная, как острие.
Дитя сострадания муза,
но ненависть — нянька ее.
И надо в дуэли доспорить,
хотя после стольких потерь
найти секундантов достойных
немыслимо трудно теперь.
Но пушкинский голос гражданства
к барьеру толкает: «Иди!»
…Поэты в России рождались
с дантесовской пулей в груди.
***
Е. А. Евтушенко
